Человек многих вершин

Михаил Васильевич, вы – ректор КГПУ. А еще – профессиональный альпинист. Наверное, тяжело – «на два фронта»?
- Почему два? У меня их четыре – четыре жизни, если хотите. Административная работа, научно-педагогическая работа, спорт и семья. Конечно, я перечислил их не по рейтингу, в котором они стоят в моей жизни. В разные периоды у меня на первый план выходила то одна, то другая «жизнь». Сейчас период, когда на первом месте управление.
- И в спорте вы один, а дома другой?
- Нет, я такой, как есть, и такой я всюду. Например, в альпинизме я накопил большой опыт руководства малыми группами. С другой стороны, я в 30 лет стал проректором большого университета в Луганске, так что «большими группами» я руковожу уже три десятка лет. Опыт все время переносится из жизни по горизонтали в жизнь по вертикали и наоборот. Наука меня научила, что нет на свете вещей абсолютных. Сегодня это так, а завтра кто-то получит новые знания, и будет все по-другому. В спорте тоже: сегодня ты – первый, а завтра – увы.
- Почему именно альпинизм?
- Я занимался многими видами спорта, имел разряды. Альпинизм – потому, что в нем можно оставаться долго, проходя разные стадии. В начале мне было интересно – горы новые, страны новые. Потом появился азарт – смогу я это или нет. Потом я стал мастером, и появился кураж. А сейчас это просто часть моей жизни. В горах освобождаешься от всех проблем, поскольку там у спортсменов нагрузки экстремальные. Хотя я этого слова не люблю. Нагрузки предельные. Экстремальными они становятся тогда, когда человек к ним не готов. Не готовился идти в горы, а потом взял и пошел. Он там натерпится столько, даже на Говерле, что это покажется ему страшным судом. Это не экстрим, а бесшабашность. Кстати, когда в «Телеграфе» вышла статья о восхождении на Хан-Тенги (№39 – прим.ред.), я заметил в sms-эксперте один отзыв. Мол, он залез на семь тысяч, и сухо написал, где эмоции? Тут же все зависит от того, на сколько ты готов. Прыгни в воду с лодки, не умея плавать – и эмоций будет куча.
В этом году я и мой партнер Пугачев делали с молодыми ребятами сложное восхождение (экспедиция на Броуд Пик (8046м), Каракорум – прим.ред.). Мы уже альпинисты опытные, а они только начинают читать книгу «Высотный альпинизм». Мы знаем, что есть много вещей, которые каждый должен делать сам, и никто никому ничего не должен подавать. А они еще открытые и эмоциональные. Старшие уже как-то очерствели. И в этом есть смысл – мы бережем каждую нервную клетку. Молодые удивлялись, как это те альпинисты прошли мимо и не остановились. Они ждали, что мы начнем что-то рассказывать друг другу. А мы «Привет» - «Привет» - «Ну что там?» - «Да нормально все». И разошлись. Эмоции уже ушли. Альпинизм – это жизнь на пределе. Нужно не просто ставить себе задачу, но и тщательно к ней готовиться, а потом строго следовать писанным и неписанным правилам.
- Для похода в горы должно быть подготовленным не только снаряжение, но и физическая форма, верно?
- Безусловно. Для меня это норма. Я тренируюсь каждый день. Я утром во дворе в любую погоду – выполняю гимнастические упражнения. А вечером все зависит от моего состояния – у меня либо бег, либо лазанье, либо бассейн. Сейчас я лазаю на нашем скалодроме, а когда его не было, лазил в парке по деревьям. Народ удивлялся…
- И у вас на все хватает времени – и на работу, и на позаниматься, и на семью?
- А надо себя «строить». Я постоянно поддерживаю спортивную форму, впрочем, как и научную. Все требует своего внимания. Я не супермен. Просто считаю, что каждый, особенно мужчина, должен себя муштровать.«Муштруй себя, а не вынянчивай».
- Расскажите поподробней о своих самых любимых вершинах, которые другим, быть может, не под силу.
- Я в альпинизме не один такой, который стремиться добиться успехов в разных сферах. У нас о таких говорят «Человек многих вершин». У меня есть наука – я доктор, профессор и так далее. Административная деятельность – я ректор, завкафедрой. Спорт – я мастер спорта, чемпион страны. Это все вершины. С другой стороны, у меня хорошая семья – жена и двое детей. Своими детьми я горжусь. Но с другой стоны, я понимаю, что не стал заслуженным мастером спорта СССР именно поэтому. Возможно, я бы был в первой десятке альпинистов страны Советов. Но для этого надо было восемь месяцев в году быть на сборах, в горах. Для того, чтобы быть в сборной, нужно было оставить науку, работу. И наоборот, в науке я был бы оценен выше, если бы столько времени не отдавал спорту…
- И все-таки…
- Как альпинист, я специалист по технически сложным восхождениям. Альпинизм грубо можно разделить на два вида – одни занимаются технически сложными восхождениями, а другие – покоряют высоты. Я свою жизнь отдал сложным восхождениям. Я сорок лет в альпинизме, поэтому у меня было их много. Но, наверное, можно выделить, восхождение на пик Доброй Воли – мы так назвали эту вершину на Тянь-Шане (граница Киргизии и Китая). Мы были первовосходителями. Вы спрашивали, для чего мне альпинизм. Есть закон Ньютона, хотя его самого уже давно нет. Есть закон Ампера, принцип Ленца. А есть маршрут Загирняка. И вопрос не в том, чтобы свое честолюбие поласкать. Это нечто вечное. То, что останется после нас, как и дети. Все горы описаны. Известны все непокоренные вершины. Есть атласы, книги, описания маршрутов на вершины. И есть маршруты, которые прошел первым я со своими товарищами. Если я был руководителем восхождения, то маршрут носит мое имя.
- Сколько маршрутов на вашем счету? Вы их еще считаете, или уже нет?
- Считаю. Их немного. Это восхождения я не считаю. Потому что у меня даже самой высокой сложности восхождений уже под сто, а всего их уже более 200. Хотя я могу их всех назвать. Я о каждом могу рассказать в подробностях, потому что это все вот этими руками. В этом и ценность спорта – в нем ты все должен сделать сам. В кресло можно за деньги сесть, а там все иначе. А маршрутов Загирняка восемь. У меня есть знак первовосходителя. Он давался при Союзе тем, у кого было 15 первовосхождений высшей категории сложности. В последние годы я много хожу на высоту. Для интереса, что ли. Все-таки, высокие горы.
- Расскажите, пожалуйста, о своей правительственной награде.
- Я ее получил за то, что в составе сборной совершил первовосхождение на пик 6251 в Гималаях в честь десятилетия Независимости Украины. Там теперь есть наш маршрут. Вершина раньше называлась Р-3, а теперь она называется пик Украина. Кстати, я надеюсь, что те молодые ребята, с которыми я ходил в этом году, составят костяк высотной сборной Украины. Ведь из нашей сборной четверых уже нет – четверо погибли, пятый ушел в монахи… Мы, живые, говорим: «Царство им небесное», но считаем, что раз так случилось, значит что-то было сделано неправильно.
- Такой риск… Зачем это вам?
- Если ты занимаешься этим годами, то тогда объясни себе сам, для чего. Люди гибнут, ломаются. Но ты убежден, что с тобой этого не произойдет. Вопрос в том, что каждый должен почувствовать грань, от которой нужно повернуть. В этом году я повернул (Броуд Пик. – прим.ред). Мы восемь дней боролись на высоте больше семи тыс. метров. Шесть с половиной считаются верхней границей – дальше смерть. Выше клетки мозга отмирают, ведь кислорода в воздухе всего третья часть от того, что нам требуется. Мастерство заключается именно в том, что каждый должен почувствовать границу.
- Альпинисты в случайности не верят?
- Нет. Как во всяком деле, которое делается на пределе, в альпинизме есть риск. Но есть риск разбиться и когда садишься за руль. 300 тысяч людей ежегодно гибнет в автомобильных катастрофах, но мы же не отказываемся от автомобилей и не перестаем переходить улицы. Нельзя предугадать все, но тем не менее. Зачем это мне? Когда выдающегося английского альпиниста Мэлори спросили, для чего он идет в горы, он сказал: «Потому что они существуют». А сейчас в горы ходят еще и для «понта»…
Я когда в этом году из похода вернулся, думал книгу напишу, о том, как альпинизм меняется. Но потом как-то не сложилось. Альпинизм меняется, как и все вокруг нас. Раньше он был спортивным и приключенческим, если угодно. Люди лазили по полгода, только чтобы нанести на карту кусочек гор. А теперь появился коммерческий альпинизм. Есть люди, которые хотят куда-то залезть, но не могут. Они платят деньги за то, чтобы их завели на горы. Это есть и в техническом альпинизме, и в высотном. Во втором больше, конечно. Вот хочется ему быть на Эвересте, и все. Там он еще не был.
- Это как за 20 млн. долларов стать космическим туристом. У каждого свой пунктик.
- Совершенно верно.64 тыс. долларов платите, фирма покупает билет, в Непал вас две недели водят по ледникам и учат азам. Потому что ноги за вас-то никто переставлять не будет, даже за деньги. С вами будут три носильщика-шерпа, которые будут тащить палатку, готовить кушать, вешать веревки. Какое-то здоровье нужно иметь, безусловно. Но это не альпинизм. Если раньше было соло, то это было соло. Человек приезжал в горы с напарником, ставил палатку. Друг оставался внизу с рацией, а он два ледоруба в руки и вверх. И с напарником только по рации общается. Он в полном смысле сам, соло.
А теперь он пишет в интернете, что идет соло, а сам караулит экспедиции и пристраивается к ним, чтобы другие за него всю работу сделали. А он в это время на своем сайте делает себе пиар. Потому что он якобы профессионал, у него агентство имени себя, которое как раз занимается коммерческим альпинизмом. Ему же надо имидж себе заработать, чтобы бизнес пошел.
В этом году, в районе К2 и Броуд Пика, на который мы совершали восхождение произошло два несчастья. Первый случай – польский альпинизт Ян Пустельник спас одного из австрийских альпинистов, второй – при восхождении на К2. В тот день наша команда повернула назад, а россияне рискнули. За ними прилипалой шел ирландец Беннон. Сошла лавина. В результате четыре человека улетело вниз и погибло. У альпинистов существует правило, ничего во внешнюю среду не выдавать, пока окончательно во всем не разберемся. Вдруг кого-то еще можно спасти. А ирландец взял и передал на свой сайт, что четыре человека улетели, да еще и фамилии перепутал. А ребята ему еще кислород давали, он уже кровью харкал, они его откачали! Таким же прилипалой шел поляк, но тот уцелел. А ирландец передал, что поляк погиб. Я внизу уже был, у меня одного работал телефон. Мне из Польши звонят… Мы морду ему потом набили, а толку? Можете себе представить, что творилось? Теперь такое соло норма. Поэтому, книга – это крик души. Я назову фамилии и поляка, и ирландца, и швейцарца, которые считаются крутыми. У них агентства,  люди к ним идут, платят им. Они делают марку, но как?
- И если с ними в горах что-то случается, то вам же с ними тягаться приходится.
- Это только славяне этим занимаются. У «западников», например, человек, где умер, там и остается. Считается, что это его выбор. Это другая философия жизни. Его бросают в трещину, а на скале оставляют досточку. А мы своих погибших тащим домой. Больше того, мы из-за этого еще и людей теряем, особенно так было в советское время. Хохлов, ректор МГУ, умер во время спасательных работ на пике Коммунизма, ему было 53 года. Японца тащил. Славяне считают, что потерять человека – это полбеды. А не привезти его домой – это уже полная беда. На международных конференциях никто не говорит по-русски, хотя мы все на этом языке в Союзе и Восточной Европе выросли. А в горах все славяне наоборот – только по-русски. Потому что это единая мораль. Там поляк и чех выйдут спасать, а «западник» нет. Например, как-то по рации мы получили, что плохо испанцу. Их ребята сидят ближе всего к нему, но они говорят, нет, у нас запланировано восхождение, мы не сможем. Это, мол, его проблемы. В результате спасать пошел какой-то Леня, русский. Он только пришел в лагерь, но он взял чай, баллон с кислородом и пошел к этому Хорхе. Вернулся с ним, а ночью снова пошел наверх с группой. А спустился уже с двухсторонним воспалением легких, потому что уже по нормальному графику сил не было спускаться. Вот вам и Леня. Конечно, у «западников» есть исключения, как и среди нас. И наши могут отвернуться. Но у нас исключение это, а у них – наоборот. Такая между нами разница. Сейчас так, а как будет дальше, будет видно.
- Опасный вид спорта… А выглядит романтично…
- Я не хочу, чтобы альпинизм выглядел как нечто, чем нельзя заниматься. Как будто в горах одни страхи. Все бывает, но если человек подготовлен, все будет хорошо. Я жил восемь дней на высоте выше семи тысяч и ничего со мной не случилось, и голова у меня нормально работает, как видите. Не хочу, чтобы альпинизм воспринимали как нечто страшное, куда нельзя пустить молодого человека. Как всякое дело, им надо заниматься. Мы сами не осознаем своих возможностей. Знаете, как модой альпинист. Ему плохо, тошнит, и он думает, что все – это предел. А я знаю, что все нормально, и так уже было, и так голова уже болела. Оно ведь того стоит.
- Вы еще пойдете в горы?
- Пойду, конечно. Если только небо не упадет на землю.